Не хотелось ему думать, что все вновь повторяется, как было в другом городе. Опять начинается этот ужас, от которого он бежит бесконечно долго, всю свою сознательную жизнь, что он вновь может причинить кому-то боль.
Он вспомнил все прошлое, спрятанное в самых дальних уголках памяти. Так человек заходит в старый чулан, ослепленный темнотой и страхом, чувствуя кожей неведомое, что живет в нем. У него был именно такой чулан, а запертое в нем уже рвалось наружу, угрожая вынести дверь вместе с человеком, который присушивается к голосам на пороге. Среди потока воспоминаний светлым пятном выделялось лицо… нет… он твердо решил забыть и это лицо, и имя. Так было легче.
Утренние газеты, кофе, надежда на успокоение и сносные выходные. Но не суждено. Маленькая заметка о ночном происшествии и газета полетела на пол.

Странное происшествие на кладбище.

По словам сторожа кладбища, сегодня ночью неизвестные раскопали землю возле могилы Агнессы Кливо (многие помнят трагическую историю ее смерти в Доме Одиночества несколько месяцев назад). Проводится дознание.

- Отлично! Теперь я разграбляю могилы.
Энрике был уверен, что все это его рук дело (он очень ярко представил темную скрюченную фигуру копающуюся в земле среди оградок). Вот только доказательств не имелось, воображение к делу не пришьешь.

На следующий день выпал первый снег. Дом почти достроили, Энрике перебрался в новострой из уютного, но чужого гостиничного номера. С удовольствием он окунулся в одиночество и самодостаточность, а это было наиболее привычное и любимое его состояние. Мельканье лиц на работе немного расстраивало, но Энрике держался. Ту ночь с происшествием он так и не вспомнил, однако и приступов больше не повторялось, что не могло не радовать.
Городок накрыло зимой – сугробы, вьюги и отмороженные уши. Не любил Энрике зиму, и зима отвечала ему взаимностью. Так они и дулись друг на друга все три месяца. Пустых, ничем не примечательных месяца, когда воспоминания в полный рост встали перед мужчиной и не желали покидать нового дома.
Он никогда не был приятным в общении парнем – Энрике охотно соглашался сам с собой в данном вопросе, но когда открылась более темная его сторона, то и вовсе стал невыносим и даже опасен.

Энрике не хотел обсуждать проблему даже с самим собой, но упорно искал ответы в книгах – научных, псевдо научных и откровенно шарлатанских. Но вынужден был признать, что не попадает ни в одну систему или классификацию. Социопат? Пожалуй. Маньяк? Может быть. Или кто-то еще. Энрике благодарил того странного дядьку, что сидел где-то там наверху, за то, что не успел никому причинить настоящего вреда (благодарил и не верил его существование). «Настоящий вред»  - словосочетание казалось смешным, нелепым и лживым. Нет, никого он не убивал, но забыть глаза той, что смогла зацепиться за сердце никогда уже не мог. Как она смотрела на мужчину тогда, после приступа. И пробирало до морозной дрожи в позвоночнике. Страх, жалость, но больше брезгливость. Он стал для нее странным не-человеком, которого, несомненно, нужно было опасаться, обходить стороной. В таких, дети тыкают пальцем на улице, а родители стараются увести своих отпрысков, назидательно качая головой. Таких, стараются спрятать от глаз подальше.
Слишком много воспоминаний в эту зиму. Энрике скрипнул зубами и с ненавистью смотрел на бесконечный снег за окном.